Когда из вольера опять сбегает пара ещё не надевших ошейники будущих воинов, и нужно спасать лаборатории от их ничем не стеснённого безумия. Когда Мать подходит к его запертой ячейке, и дверь сама открывается перед ней. Когда живая в его памяти Лили улыбается, а потом её напряжённые, жёсткие, как когти, пальцы впиваются в глазницы. Когда исчезают все прочие спасительные комнаты с замками, куда можно сбежать… У Джованни есть ещё одна, самая последняя комната. Четыре стены и окно с темнотой снаружи, с потолка неторопливо и равномерно падает снег. Едва коснувшись пола, он тает, не оставляя даже луж, но на плечах Джованни и в тщательно отутюженных складках костюма скапливается крошечными ажурными сугробами. Эта комната – у Джованни в голове, как и все остальные, и он легко может сделать так, чтобы снег не таял от тепла его тела. Да и есть ли оно, это тепло? За окном – февральская беспросветная тьма. В ней нет ничего, и за порогом комнаты ничего нет тоже. Снег беззвучно – молча – лежит у Джованни на плечах. Его белизна приглушена скудным освещением и потому не слепит. Джованни уходит только тогда, когда начинают синеть кончики пальцев. Здесь он не чувствует ни боли, ни холода, но синие помертвевшие ногти заметны даже в полутьме, так? Закрывая за собой дверь и открывая глаза в реальность, Джованни оставляет внутри себя маленькое, холодное и сладкое знание: если всё станет ещё хуже, чем сейчас, он сможет запереться в комнате со снегом насовсем. И под этим знанием спрятано другое: всё может стать ещё хуже, больней, страшней, всё ещё не совсем скатилось в преисподнюю. Всё ещё остаётся крошечная вероятность того, что в Город придёт весна… или что с неба упадёт ещё одна бомба, погребая всё под собой (засыпая пеплом, как снегом). А это значит, что пока Джованни может обойтись без крайних мер.
Когда из вольера опять сбегает пара ещё не надевших ошейники будущих воинов, и нужно спасать лаборатории от их ничем не стеснённого безумия. Когда Мать подходит к его запертой ячейке, и дверь сама открывается перед ней. Когда живая в его памяти Лили улыбается, а потом её напряжённые, жёсткие, как когти, пальцы впиваются в глазницы. Когда исчезают все прочие спасительные комнаты с замками, куда можно сбежать…
У Джованни есть ещё одна, самая последняя комната. Четыре стены и окно с темнотой снаружи, с потолка неторопливо и равномерно падает снег. Едва коснувшись пола, он тает, не оставляя даже луж, но на плечах Джованни и в тщательно отутюженных складках костюма скапливается крошечными ажурными сугробами. Эта комната – у Джованни в голове, как и все остальные, и он легко может сделать так, чтобы снег не таял от тепла его тела.
Да и есть ли оно, это тепло?
За окном – февральская беспросветная тьма. В ней нет ничего, и за порогом комнаты ничего нет тоже. Снег беззвучно – молча – лежит у Джованни на плечах. Его белизна приглушена скудным освещением и потому не слепит.
Джованни уходит только тогда, когда начинают синеть кончики пальцев. Здесь он не чувствует ни боли, ни холода, но синие помертвевшие ногти заметны даже в полутьме, так?
Закрывая за собой дверь и открывая глаза в реальность, Джованни оставляет внутри себя маленькое, холодное и сладкое знание: если всё станет ещё хуже, чем сейчас, он сможет запереться в комнате со снегом насовсем.
И под этим знанием спрятано другое: всё может стать ещё хуже, больней, страшней, всё ещё не совсем скатилось в преисподнюю. Всё ещё остаётся крошечная вероятность того, что в Город придёт весна… или что с неба упадёт ещё одна бомба, погребая всё под собой (засыпая пеплом, как снегом).
А это значит, что пока Джованни может обойтись без крайних мер.
спасибо за исполнение, текст нравится, да)
можете открыться, если захотите :З
З.
Тебе спасибо :3
Внезапный, как ядерная война, автор
не, не спалилась) были мысли,но я как-то и не надеялась, честно говоря)))
спасибо)))
А ктоэта у нас тут! *___*Спасибо