До чего гадко и горько. И вроде, ничего и не случилось, и все вокруг живы, никто не умер. Мы сейчас не говорим о смерти брата столетней давности, которая так и стоит призраком прошлого у Бадоу за спиной - тут речь идет совсем о другом. О грязи. О бесчестии. О лжи вокруг. Об отвратительном мире, в котором он живет. Впору выпрыгнуть из окна вниз головой, чтобы уж сразу. Но он стискивает зубы. Смотрит в потолок, лениво тянется за пистолетом, морщится от боли в левом боку. Ба-бах! В потолке дымится дыра. Пусть там сверху кто-нибудь подохнет. Этот раз - за солнце. Гильза покатилась по полу. Бах! Еще дыра. Там вообще кто-нибудь живет, интересно?.. Этот раз - за мир во всем мире. Ба-бах! Сыпется штукатурка, осыпается белая пыль на лицо. А это за себя. Вот так вам всем. За себя. Бадоу закрывает глаза, бросает пистолет куда-то под диван. Пули кончились. Надо было еще. Контрольный - за "Buon Viaggio" и за пасту.
287 Тумбочка опасно кренится, замирает на двух ножках – на пол сыпятся шумящие-звенящие мелочи, с шелестом падают какие-то фотографии – и грузно становится обратно. Боль отдается в ноющей ноге. Обидно. Бадоу рефлекторно сгибает ногу в колене, придерживая её рукой. -Твою мать. Но боль не отрезвляет, ярости слишком много и она снова накатывает горячей волной. Он сжимает зубы и с рыком бьет другой шкаф. Тот скрипит-трещит, и с угрозой для ушей правая дверца становится независимой, слетая с петель и рискуя убить пинающего. Злость зашкаливает, заволакивает глаза. Но совсем не так как при перестрелке или бойне, когда огромными дозами в кровь выбрасывается адреналин. Когда в буйно-веселой голове стираются границы самосохранения и ощущения реальности. Тогда совсем не так как сейчас, когда уже месяц нет больного-родного придурка Хайне, который пошел «погулять» с Джованни. От этой злости оглушающий шум в голове, трясутся руки, и он панически не знает, куда себя деть. Ей наверно можно захлебнуться, потому что дыхание спирает, и он давится воздухом. В месте, где они договорились встретиться в крайнем случае – если он не вернется, – через месяц сегодня весь день никого не было. И вчера, и позавчера, и завтра. Никто больше не будет прикрывать его задницу, а сдохнуть в каком-нибудь грязном переулке хочется мало, поэтому лучше… Пистолет привычным движением оказывается в руке, щелкает предохранитель. Зеркало ещё почему-то цело. Странно даже. Эта злость слишком похожа на отчаяние. Дуло болезненно царапает подбородок – его, и того с шальным-больным взглядом напротив. Бадоу скалится и резко выкидывает руку вперед, отстраняя оружие от себя и целясь в лоб отражению. -Когда ты сдохнешь? Достал уже... Злость мешается с отчаянием а истерика со страхом. Руки трясутся. Палить в потолок. И сигарет слишком много чтобы сойти с ума. Кричать-стонать, вжимаясь в холодную стенку. И не услышать, как поворачивается в замочной скважине запасной ключ.
-
-
28.09.2010 в 20:16До чего гадко и горько. И вроде, ничего и не случилось, и все вокруг живы, никто не умер. Мы сейчас не говорим о смерти брата столетней давности, которая так и стоит призраком прошлого у Бадоу за спиной - тут речь идет совсем о другом.
О грязи. О бесчестии. О лжи вокруг. Об отвратительном мире, в котором он живет. Впору выпрыгнуть из окна вниз головой, чтобы уж сразу.
Но он стискивает зубы. Смотрит в потолок, лениво тянется за пистолетом, морщится от боли в левом боку.
Ба-бах! В потолке дымится дыра. Пусть там сверху кто-нибудь подохнет. Этот раз - за солнце. Гильза покатилась по полу.
Бах! Еще дыра. Там вообще кто-нибудь живет, интересно?.. Этот раз - за мир во всем мире.
Ба-бах! Сыпется штукатурка, осыпается белая пыль на лицо. А это за себя. Вот так вам всем. За себя.
Бадоу закрывает глаза, бросает пистолет куда-то под диван.
Пули кончились. Надо было еще. Контрольный - за "Buon Viaggio" и за пасту.
-
-
29.10.2010 в 18:57Тумбочка опасно кренится, замирает на двух ножках – на пол сыпятся шумящие-звенящие мелочи, с шелестом падают какие-то фотографии – и грузно становится обратно. Боль отдается в ноющей ноге.
Обидно. Бадоу рефлекторно сгибает ногу в колене, придерживая её рукой.
-Твою мать.
Но боль не отрезвляет, ярости слишком много и она снова накатывает горячей волной.
Он сжимает зубы и с рыком бьет другой шкаф. Тот скрипит-трещит, и с угрозой для ушей правая дверца становится независимой, слетая с петель и рискуя убить пинающего.
Злость зашкаливает, заволакивает глаза. Но совсем не так как при перестрелке или бойне, когда огромными дозами в кровь выбрасывается адреналин. Когда в буйно-веселой голове стираются границы самосохранения и ощущения реальности.
Тогда совсем не так как сейчас, когда уже месяц нет больного-родного придурка Хайне, который пошел «погулять» с Джованни.
От этой злости оглушающий шум в голове, трясутся руки, и он панически не знает, куда себя деть. Ей наверно можно захлебнуться, потому что дыхание спирает, и он давится воздухом.
В месте, где они договорились встретиться в крайнем случае – если он не вернется, – через месяц сегодня весь день никого не было. И вчера, и позавчера, и завтра.
Никто больше не будет прикрывать его задницу, а сдохнуть в каком-нибудь грязном переулке хочется мало, поэтому лучше…
Пистолет привычным движением оказывается в руке, щелкает предохранитель. Зеркало ещё почему-то цело. Странно даже.
Эта злость слишком похожа на отчаяние. Дуло болезненно царапает подбородок – его, и того с шальным-больным взглядом напротив.
Бадоу скалится и резко выкидывает руку вперед, отстраняя оружие от себя и целясь в лоб отражению.
-Когда ты сдохнешь? Достал уже...
Злость мешается с отчаянием а истерика со страхом. Руки трясутся.
Палить в потолок. И сигарет слишком много чтобы сойти с ума.
Кричать-стонать, вжимаясь в холодную стенку. И не услышать, как поворачивается в замочной скважине запасной ключ.
-
-
02.01.2011 в 20:14автор2 откроетесь?
не з.