И чужой вроде бы ребенок. И смотрит волком из-под белобрысой челки. А все равно Милена глядит, как он, забравшись с ногами на стул, делает физику на барной стойке. Кругом гудят разговоры, смеются за соседним столиком, а он вычерчивает формулы и едва шевелит губами, подсчитывая. Милена улыбается, удивляясь этой своей идиотской нежности – не ребенок же, зверек, загнанный в угол, - которую только женщины способны испытывать и понимать. - Йен, - наклоняется она к нему, - хочешь… - Нет, - лаконично отвечает мальчишка, закрывая написанное ладонью.
- Эдипов комплекс? – спрашивает Кири, наблюдая, как Йен сверлит взглядом спину Милены. - Скорее, комплекс Ореста, - бормочет рыжая, ежась от глухой ненависти мальчика. Ночью женщина доверчиво прижимается к теплому боку Михая, который уютно сопит ей в шею. Она не сразу понимает, что скрип двери это не сквозняк, а вторжение. Что-то чуждое и жуткое стоит у изголовья и ей страшно, как страшно бывает в детстве, когда сгустки темноты кажутся чудовищами. Она поднимается на локте и встречает взглядом холодные глаза Йена: - Что… что случилось? – хрипло и испуганно спрашивает она. - Ничего, - пожимает плечом подросток, - я не мог уснуть. - Ложись с нами, - говорит она, больше всего желая, чтобы ребенок ушел. Йен мотает головой отрицательно и уходит, бесшумно закрывая дверь. Утром, расчесывая волосы, Милена говорит Михаю о ночном происшествии. Опускает руки и, глядя на него в зеркало, говорит: - Я чувствую угрозу, исходящую от него. Михай смотрит серьезно, он знает, что она не будет зря врать, но преувеличить – это, пожалуй, да. - Расслабься, он еще слишком маленький. – Говорит мужчина, тем самым закрывая тему.
Много позже, когда Михай видит, как корчится его любимая женщина под его любимым сыном, испуская дух, и его руки трясутся от невозможности остановить, замедлить и отмотать время, он сожалеет. Сожалеет так, что хочется выть.
На шкуре старого пса много шрамов, но в его душе их много больше.
И чужой вроде бы ребенок. И смотрит волком из-под белобрысой челки. А все равно Милена глядит, как он, забравшись с ногами на стул, делает физику на барной стойке. Кругом гудят разговоры, смеются за соседним столиком, а он вычерчивает формулы и едва шевелит губами, подсчитывая. Милена улыбается, удивляясь этой своей идиотской нежности – не ребенок же, зверек, загнанный в угол, - которую только женщины способны испытывать и понимать.
- Йен, - наклоняется она к нему, - хочешь…
- Нет, - лаконично отвечает мальчишка, закрывая написанное ладонью.
- Эдипов комплекс? – спрашивает Кири, наблюдая, как Йен сверлит взглядом спину Милены.
- Скорее, комплекс Ореста, - бормочет рыжая, ежась от глухой ненависти мальчика.
Ночью женщина доверчиво прижимается к теплому боку Михая, который уютно сопит ей в шею. Она не сразу понимает, что скрип двери это не сквозняк, а вторжение. Что-то чуждое и жуткое стоит у изголовья и ей страшно, как страшно бывает в детстве, когда сгустки темноты кажутся чудовищами. Она поднимается на локте и встречает взглядом холодные глаза Йена:
- Что… что случилось? – хрипло и испуганно спрашивает она.
- Ничего, - пожимает плечом подросток, - я не мог уснуть.
- Ложись с нами, - говорит она, больше всего желая, чтобы ребенок ушел.
Йен мотает головой отрицательно и уходит, бесшумно закрывая дверь.
Утром, расчесывая волосы, Милена говорит Михаю о ночном происшествии. Опускает руки и, глядя на него в зеркало, говорит:
- Я чувствую угрозу, исходящую от него.
Михай смотрит серьезно, он знает, что она не будет зря врать, но преувеличить – это, пожалуй, да.
- Расслабься, он еще слишком маленький. – Говорит мужчина, тем самым закрывая тему.
Много позже, когда Михай видит, как корчится его любимая женщина под его любимым сыном, испуская дух, и его руки трясутся от невозможности остановить, замедлить и отмотать время, он сожалеет. Сожалеет так, что хочется выть.
На шкуре старого пса много шрамов, но в его душе их много больше.
Какие они канноные же **
Благодарный закащег.
Эээ... автор, собственно