Иногда Наото кажется, что она вечность способна сидеть без движения. Вечность – сладкое слово, слово, обещающее спокойствие. Но ей нельзя. В груди, там, в точке пересечения двух косых шрамов, зреет черный плотный шар ненависти. Подстегивает, швыряет ее хрупкую фигуру вперед, убить, уничтожить, отомстить. Она так устала, словно чувствует, как воздух давит на ее плечи, но цель же. Бадоу сидит перед закрытой дверью ее квартиры. Она дома, но никак не хочет пускать его в свою скорлупу, панцирь, что там еще бывает твердым и крепким. Господь посмеялся над ним не иначе – любить такое недоразумение. Он опирается на дверь, выдыхает дым тонкой струйкой и шепчет: - Хочешь, я заберу твою ненависть себе? - Не хочу, - говорит Наото по ту сторону, внутри своего мира, - тогда мне ничего не останется.
Иногда Наото кажется, что она вечность способна сидеть без движения. Вечность – сладкое слово, слово, обещающее спокойствие. Но ей нельзя. В груди, там, в точке пересечения двух косых шрамов, зреет черный плотный шар ненависти. Подстегивает, швыряет ее хрупкую фигуру вперед, убить, уничтожить, отомстить.
Она так устала, словно чувствует, как воздух давит на ее плечи, но цель же.
Бадоу сидит перед закрытой дверью ее квартиры. Она дома, но никак не хочет пускать его в свою скорлупу, панцирь, что там еще бывает твердым и крепким.
Господь посмеялся над ним не иначе – любить такое недоразумение. Он опирается на дверь, выдыхает дым тонкой струйкой и шепчет:
- Хочешь, я заберу твою ненависть себе?
- Не хочу, - говорит Наото по ту сторону, внутри своего мира, - тогда мне ничего не останется.
Автор, я вас люблю. Желаю знать)
Довольный заказчик.
Автор